Тысячемильный перегон остался позади, но мысль об этом не снимала ни усталости, ни раздражения. Это был один из самых тяжелых перегонов в его жизни, и мысль о Герцоге и ребятах, которые мокли сейчас под дождем в лагере, угнетала его.

   Чалый остановился перед конюшней, и Ларри, перегнувшись через луку седла, крикнул:

   — Эй, есть тут кто-нибудь?..

   Эхо выстрела гулко прокатилось по крутым склонам каньона. Вэрни махнул рукой спутнику и погнал своего жеребца в небольшую рощицу справа от тропы.

   — Вряд ли этот выстрел предназначался нам, — сказал он, когда Джим Прайс догнал его. — Но тот, кто стрелял — не так уж и далеко. Дай-ка мне свой бинокль, Джим...

   Джоэль погнал своего коня галопом и стрелявшие услышали его приближение прежде, чем он достиг холма. Оба обернулись и Джоэль увидел, как Том Барби убирает оружие, а его глаза враждебно прищурились.

   Курт Браннон остановился напротив некрашенного домика с покосившейся вывеской, который правительство сдавало ему внаем, здесь находилась его контора.

   Широкоплечий, с подтянутым животом, худощавый и мускулистый, Браннон был ростом чуть выше шести футов. Но сейчас он слегка ссутулился от усталости, вызванной прошедшими приступами гнева. Он был одет весьма скромно: ковбойская шляпа, простая домотканая рубашка, черный потертый жилет с приколотой на нем маршальской звездой, дешевые джинсы и разношенные сапоги с погнутыми шпорами. Вся одежда была покрыта слоем дорожной пыли, даже во рту Браннон ощущал ее привкус...

   — Скажи, ты жаден до золота, Маккенна? — спросил древний воин. — Неужто ты похож на всех тех белых, что раньше встречались на моем пути? Отдашь ли ты жизнь, честь, честь своей женщины за желтый металл?

   Белый человек никак не мог понять, откуда старому апачу известно его имя, потому что сам он с этим индейцем раньше не встречался. Не знал, к какому клану принадлежит старик, с какой ранчерии пустился путешествовать по этой дикой пустыне — ничего. Не знал даже, где он потерял сознание.

   Наступил полдень. Городок был тих и спокоен. Весеннее солнце ярко освещало главную улицу Каррсберга, и уже ощутимый зной обещал приближение жаркого лета. Симс отметил, что на тротуарах людей было немного.

   «Тем лучше», — угрюмо подумал он.

   Дело было поздним летом. Стоял погожий, типично оклахомский денек. Дальние холмы плыли в розовом мареве; сухой, горячий ветер носился по прерии сминая и раскачивая широкими волнами бесконечное море пожелтевших трав. Коляска, запряженная вороным жеребцом, появилась словно из-под земли, вынырнув из болотистой низины, и покатилась по ближнему склону невысокой скалы. Луговые жаворонки с шумом выпархивали из травы прямо перед мордой коня. Его черная шея грациозно изгибалась, голова мерно покачивалась вверх-вниз, а копыта почти бесшумно ступали по толстому слою пыли, покрывавшему ковром дорогу.

   Кэтрин Морган легко правила раскачивавшимся из стороны в сторону жеребцом, уверенно держа вожжи ручками в изящных перчатках...

   Слокум механически кивнул головой и зевнул. Он уже был сыт по горло бесконечными разглагольствованиями И. В. о мире, Западе, людях, скотине и дерьме, которыми тот его пичкал всю дорогу до Абилина и все обратные шестьдесят миль к юго-востоку от Ашланда, штат Монтана. Не то чтобы И. В. был самым большим треплом и занудой, с которым Слокуму когда-либо доводилось гонять скот, но семьсот миль верхом вокруг Черных гор по границе Плохих земель, через Великие равнины — вымотают душу из кого угодно. В монотонно-размеренном течении времени звук человеческого голоса действовал на нервы, как жужжание пчелы перед носом.