О себе я могу сказать твердо. Я никогда не буду высоким. И красивым. И
стройным. Меня никогда не полюбит Мишень Мерсье. И в молодые годы я не буду жить
в Париже.
Я не буду говорить через переводчика, сидеть за штурвалом и дышать
кислородом.
К моему мнению не будет прислушиваться больше одного человека. Да и эта одна
начинает иметь свое.
Я наверняка не буду руководить большим симфоническим оркестром радио и
телевидения. И фильм не поставлю. И не получу ничего в каннах. Ничего не получу
в смокинге, в прожекторах в каннах. Времени уже не хватит... Не успею.
Никогда не буду женщиной. А интересно, что они чувствуют?
При моем появлении никто не встанет...
Шоколад в постель могу себе подать. Но придется встать, одеться, приготовить.
А потом раздеться, лечь и выпить. Не каждый на это пойдет. Я не возьму семь
метров в длину... Просто не возьму. Ну, просто не разбегусь. Ну, даже если
разбегусь. Это ничего не значит, потому что я не оторвусь... Дела...
Заботы...
И в этом особняке на набережной я уже никогда не появлюсь. Я еще могу
появиться возле него. Против него. Но в нем?! Так же и другое... Даже простой
крейсер под моим командованием не войдет в нейтральные воды... Из наших не
выйдет. И за мои полотна не будут платить бешеные деньги. Уже нет времени!
И от моих реплик не грохнет цирк и не прослезится зал. И не заржет лошадь
подо мной... Только впереди меня. И не расцветет что-то. И не запахнет чем-то. И
не скажет девочка: «Я люблю тебя». И не спросит мама: «Что ты ел сегодня, мой
мальчик?» Но зато... Зато я скажу теперь сыну: «Парень, я прошел через все. Я не
стал этим и не стал тем. Я передам тебе свой опыт».
